В новейших работах по когнитивной лингвистике выделяют две разновидности когнитивизма: логический (или объективистский), который «базируется на логико-понятийном, теоретическом моделировании связи языка и познания», и экспериенциальный, «учитывающий особенности не только теоретического, но и обыденного познания», который «базируется не на логически выведенных правилах и характеристиках, а на опыте взаимодействия с окружающим миром». (Болдырев, 2016: 197). Второй подход Н.Н. Болдырев справедливо полагает более современным.

Поскольку  «окружающий мир» для каждого из нас – это еще и другие люди, полагаем к «опыту взаимодействия» следует относить и коммуникацию, процесс общения как взаимодействия людей. Тогда актуальным становится не только знание, часто отождествляемое с передачей и получением информации, а всё, что актуально и важно для людей при общении: цели, отношения, оценки, ситуации и пр. Все это в процессе общения людей с людьми и миром находит выражение не только в словах и текстах, но и в невербальных средствах –  просодиях, жестах, телодвижениях и т.д., которые важны не сами по себе, а потому что образуют смысл, благодаря которому мы друг друга понимаем и продуктивно взаимодействуем.  Таким образом, язык – только одно из средств общения, хотя и исключительно важное. Другими словами, при когнитивном (экспериенциальном) подходе язык нельзя отрывать как от того, ради чего он функционирует (от смысла), так и от естественной и первичной для языка «среды обитания» – от коммуникации, которая складывается не только из вербальных средств общения. При этом огромный пласт смысла общения, не выраженный вербально, оказывается исключительно важным как в личностном, так и в социальном плане, поскольку общаются целостные личности, каждая – со своим опытом, характером, предпочтениями, целями, мотивами и т.д. 

Целостность общающихся личностей ограничена только сиюминутной актуальностью, фокусом внимания общающихся, который все время перемещается, «плывет», движется. Это обстоятельство должно учитываться при динамическом (диалектическом) подходе к языку, который предполагается при экспериенциальном анализе. Ни сугубо когнитивный, ни сугубо концептуальный подход этого не обеспечивают: если первый, «знаниевый», зачастую сводит знание к информации, то второй, как правило, связан с понятием, а по сути дела оперирует исключительно словом, хотя и широко понимаемым; строго говоря, это современная разновидность номинализма. То обстоятельство, что слово-понятие в этой разновидности когнитивной лингвистики заменено словом-концептом, ничего не меняет: количественно бесконечное число концептов не может дать качественно нового анализа языка и охватить всё, имеющее смысл при общении.

Один из основателей концептуального анализа в когнитивной лингвистике Дж. Лакофф правомерно полагает, что «концептуальная структура <···> возникает из  нашего  доконцептуального телесного опыта», что «концептуальные структуры существуют и понимаются, потому что доконцептуальные структуры существуют и понимаются» (Лакофф, 2011: 348).Таким образом, есть некий «доконцептуальный телесный опыт».

При антропологическом подходе, который исповедуется когнитологами всех направлений, смысл не может, в свою очередь,  отрываться и от человеческого сознания. Еще в 1994 году А.А. Кибрик пишет: «Сознание, согласно Чейфу, по своей природе фокусируется в каждый момент на каком-то фрагменте мира, и этот фокус постоянно перемещается» (Кибрик, 1994: 129). Эта динамика, это «перемещение сознания», и есть самое главное, что следует иметь в виду при привлечении к анализу дискурса, без которого сегодня трудно представить себе конструктивное изучение языка в действии, т. е. в общении (Садикова, 2016).

Конечно, «устный дискурс порождается не как плавный поток, а толчками, квантами», но эти «кванты» имеют структурно-смысловую, а не просодическую природу, учитывают всё, актуальное при общении. Это и значит опираться на дискурс, оперировать дискурсом, которым, как нам представляется, следует заменить понятие контекста, если мы хотим изучать язык в динамике, потому что при динамическом подходе к языку понятие контекста оказывается недостаточным: «Контекст –  относительно законченный по смыслу отрывок текста или устной речи, в пределах которого наиболее  точно и конкретно выявляется смысл и значение отдельного входящего в него слова, фразы, совокупности фраз. <···> В дополнение к основному семантическому значению, которым обладает слово или предложение, взятые сами по себе, контекст придает им добавочное значение, более того, он может существенно изменить это основное значение слов и предложений. Поэтому в разных контекстах слова и предложения могут приобретать различные значения» (Словарь логики, 2017). Это «добавочное» значение слов и предложений зачастую в реальном общении становится основным смыслом, который сегодня лингвистами не изучается. Кроме того смысл порой возникает, как говорят, «между строк», не заключен в словах и предложениях (или выражен не словами и предложениями).

В общении и познании функционируют единицы, которые органичны для коммуникативногосмысла, не совпадающего со значением. Подробно см. в (Садикова, 2017: 30–36).   Вероятно, следует прислушаться к философу: «С., в отличие от значений, всегда ситуативны, связаны с феноменальным процессом понимания, поэтому помимо нормативного содержания З., они определяются множеством иных факторов: ситуацией, с которой связано понимание, самоопределением человека, его установками, ценностями и целями, знаниями, структурами деятельности и многим другим (Бабайцев, 1999: 629).

Недостаточность оперирования значениями наблюдают  и лингвисты. Например, И.М. Кобозева, отмечая наличие двух концепций семантики – узкой и широкой,  пишет: «Узкая концепция семантики делает своим предметом значение единиц языка и построенных из них языковых выражений. При широкой концепции семантики ее предметом, кроме того, является и смысл языковых выражений в конкретных условиях их употребления» (Кобозева, 2000: 14). Однако даже широко понимаемая семантика не может объяснить, почему на вопрос учителя «Где Вася Иванов?» вполне корректно ответить «Он заболел», хотя ответ «не содержит никакой информации о местонахождении Васи Иванова». И.М. Кобозева отмечает также, что в схему общепринятой уровневой организации языковой структуры и соответствующих дисциплин с её линейными единицами (фонема, морфема, слово, предложение) семантика не вписывается: «Если мы попытаемся вписать семантику в рамки данной схемы, то обнаружим, что нельзя просто достроить ее, добавив к иерархии единиц языка единицы какого-то дополнительного уровня. Ведь все единицы, фигурирующие в нашей схеме, во-первых, имеют материальное воплощение, а во-вторых, в совокупности исчерпывают инвентарь единиц, которые образуются в результате членения текста на все более мелкие составляющие» (Кобозева, 2000: 17. Выделено мной. – В.С.). Правда, И.М. Кобозева полагает, что задачи, которые не решаются в рамках семантики, может решать прагматика. Думаем, что и прагматика не может объяснить корректность вопроса и ответа про Васю Иванова, потому что прагматика – формальная теория коммуникации, учитывающая только «правильные» с точки зрения классической грамматики и формальной логики вопросы и ответы, и которая охватывает далеко не все нюансы реального общения. Ей фактически не нужна реальная коммуникация, которая происходит каждодневно в нашей практике взаимодействия, а значит и смысл в прагматике на втором месте, после текста. А ведь мы общаемся не текстами, а смыслами.

Полагаем, что единицы, функционирующие на смысловом уровне, должны быть  моделями-инвариантами, которые реализуются (воплощаются) только в реальной коммуникации. Но они тоже представляют собой «исчерпывающий инвентарь единиц», потому что  только в этом случае вписываются в систему языка как его вершинная (или глубинная, инвариантная, универсальная, динамическая, диалектическая) составляющая.  

Ю.С. Степанова также  не вполне устраивал термин «прагматика». Он выявляет особую «координату языка», которую, видимо, полагает уточненной прагматикой, и предлагает заменить термин «прагматика» на «дектика»: «Все наталкивает на то, чтобы в названии этой координаты языка отразить ее главное свойство – отношение языка к говорящему, заключающееся в присвоении себе языка в момент – и на момент – речи. Для этой цели подходит греч. глагол (кот. означает) "принимаю, принимаю в себя, воспринимаю" и прилагательное от него – "могущий вместить или принять в себя, восприимчивый". Таким образом, названием всей координаты, всего данного измерения языка будет ДЕКТИКА» (Степанов, 1985: 224). Однако и сегодня эта  идея не востребована, потому что, на наш взгляд, не связывается в исследовательском сознании с  целостностью общающихся личностей, наиболее полно проявляющих себя в коммуникации.

А.А. Залевская не предлагает новый термин, но через все ее научное творчество проходит идея о том, что «язык – достояние человека» (Залевская, 2007), однако дальше констатации этого факта, который уже стал общим местом в языкознании, исследователи, ссылающиеся на  работы А.А. Залевской, не идут, никаких конструктивных выводов не делают. А ведь это та же дектическая идея, совершенно правомерно исповедуемая психолингвистикой!   

Нужны стабильные, но не статичные, не линейные, а объемные единицы – структурно-смысловые модели порождения коммуникативного смысла, которые позволяют изучать общение, в том числе и языковое, в процессе, в динамике, учитывая всё, актуальное в процессе этого общения и теснейшим образом связанное с мышлением, с познанием, а значит – со смыслом. Это интегральные модели-топы, потенциальные знаки, вершинные языковые и коммуникативные категории, которые обретают материальное воплощение только в процессе коммуникации и органично учитывают всё, актуальное в каждый её момент.

Топика – по большому счету – есть отражение в сознании людей опыта человечества. Это система базовых коммуникативных категорий, которая отвечает задачам органического объединения (синтеза) качеств, необходимых и достаточных для того, чтобы служить не только самой практике общения, но и анализу этой естественной практики общения людей. Эта система исчислима: ИМЯ, ОБЩЕЕ (АБСТРАКТНОЕ) и ЧАСТНОЕ (КОНКРЕТНОЕ), РОД и ВИД, ОПРЕДЕЛЕНИЕ, ЦЕЛОЕ и ЧАСТИ, ОБСТОЯТЕЛЬСТВА (места, времени, цели), СВОЙСТВА (ПРИЗНАКИ, КАЧЕСТВА), ДЕЙСТВИЕ и СТРАДАНИЕ (ПРЕТЕРПЕВАНИЕ, испытание воздействия), ПРИЧИНА и СЛЕДСТВИЕ, СРАВНЕНИЕ, СОПОСТАВЛЕНИЕ, ПРОТИВОПОСТАВЛЕНИЕ (ПРОТИВОПОЛОЖНОЕ), ПРИМЕР, СВИДЕТЕЛЬСТВО, СИМВОЛ. Обоснованность выявления этого списка представлена в  (Садикова, 2009, 2015, 2016, 2017); качественная характеристика топов содержится в (Садикова, 2017: 36–122). В первом приближении необходимость и достаточность списка обусловлены степенью актуальности для общающихся в процессе естественной коммуникации. Полагаем, что эта система может использоваться в исследовании естественного спонтанного общения людей (вербального и невербального) в динамике и не формально, не линейно (по словам, предложениям, фразам, текстам), а в смысловом отношении. Каждый топ представляет собой гетерогенную модель порождения коммуникативного смысла, но они не изолированы друг от друга, а диалектически  взаимодействуют и именно поэтому обеспечивают наше взаимодействие и взаимопонимание  в процессе общения. Этот список исчислим как система базовых коммуникативных моделей, присущих самому языку. Это структура ЯЗЫКОВОЙ топологии, которая и формирует тот доконцептуальный опыт, о котором говорит Дж. Лакофф.  Нас ведь не удивляет исчислимость фонем (хотя это число и различно для разных языков и даже предполагается разным в разных фонологических школах); по некоторым данным общих для всех языков мира их 14. Это на наименьшем смысловом (смыслоразличительном) уровне. Почему должно быть иначе на вершинном языковом уровне, если язык система?

Имея в виду систему структурно-смысловых моделей порождения коммуникативного смысла, легко объяснить вопрос-ответ про Васю Иванова: если учитывать все обстоятельства общения, то «где» в данном конкретном случае вопрос не о месте нахождения, а о ПРИЧИНЕ отсутствия ученика на уроке. Ответ адекватен, потому что именно ПРИЧИНА отсутствия и названа!

В большинстве языковедческих работ явно декларируется или неявно предполагается, что язык начинается со слова, т.е. с имени. Да, вербальный язык начинается с ИМЕНИ, но чтобы приступить к его практическому освоению, ребенок должен приобрести собственный человеческий опыт. Другими словами, он должен  понять, что можно не только двигаться, но  активно и сознательно ДЕЙСТВОВАТЬ и испытывать ВОЗДЕЙСТВИЕ; что все имеет ПРИЧИНЫ и СЛЕДСТВИЯ; что окружающие предметы имеют СВОЙСТВА, ЧАСТИ и пр. Еще до того, когда ребенок научится говорить "нет", он уже умеет протестовать и быть не согласным, т.е. осваивает ПРОТИВОПОЛОЖНОЕ. Наконец, человек  должен понять, что все как-тоназывается, т.е. быть готовым осваивать ИМЯ, а значит и собственно язык. Если язык есть отражение реальной действительности, то не только потому,  что он называет отдельные предметы и явления, а потому что он отражает отношения между ними: ПРОТИВОПОСТАВЛЕНИЕ, СРАВНЕНИЕ, КАЧЕСТВА, РОДОВИДОВЫЕ отношения, ПРИЧИННО-СЛЕДСТВЕННЫЕ отношения и т.д., которые первоначально и осваиваются человеком. 

Cуществуют продуктивные попытки сформулировать основополагающие принципы когнитивной лингвистики, пригодные для всех её направлений: антропоцентрический принцип; холистический подход; невозможность адекватного анализа языка без привлечения экстралингвистической информации; функционализм, изучение языка в действии; установка на объяснение; максимальная открытость, «готовность инкорпорировать сведения из различных областей знания» (Скребцова 2011: 29–30). Полагаем, при таком раскладе смысл и дискурс становятся ведущими категориями экспериенциального анализа, а топика как система структурно-смысловых моделей порождения коммуникативного смысла – главным инструментом при изучении языка в действии, т.е. в реальном спонтанном общении.

Но прежде чем  топика сможет реально функционировать в языкознании как инструмент исследования, она должна быть осознана и признана как вершинная (и глубинная)  полнота языка, как система ментального языка, как языковая топология.

• ТОПОЛОГИЯ (от др.-греч. τόπος — место и λόγος — слово, учение) — раздел математики, изучающий в самом общем виде явление непрерывности, в частности свойства пространств, которые остаются неизменными при непрерывных деформациях, например, связность, ориентируемость.
• ТОПИКА (греч. topos – место) –  техника пространственной организации мышления и понимания, а также организованное на ее основе мыслительное пространство (Бабайцев,1999).

Таким образом, изначально топология – понятие математическое,  а топика, связывает идею пространственности с ментальной сферой  человеческого сознания, в котором также обязательно присутствуют и непрерывность, и связность, и ориентируемость, наличие которых совершенно очевидно при общении, коммуникации, взаимодействии людей.  

Понятие топологии  давно используется специалистами и в других областях научного знания.  Например, биолог Н.А. Бернштейн, разрабатывая концепцию физиологии активности на основе глубокого теоретического и эмпирического анализа естественных движений человека в норме и патологии, пишет: «Во всяком геометрическом образе мы можем различать его топологию и его метрику. Топологией геометрического  объекта я называю совокупность его качественных особенностей вне зависимости от его величины, формы, той или иной кривизны его очертаний и т.д. <.···> Движения живых организмов в неменьшей мере <···> определяются именно топологическими категориями» (Бернштейн, 1980: 285).

Лингвист А.А. Леонтьев, в свою очередь, опирается не  на математическую  топологию, но исходит из идеи Бернштейна: «Лингвистическая релевантность элементов речевого высказывания есть категория топологическая в смысле Н.А. Бернштейна: для нас абсолютно не важна «метрика», неважно абсолютное тождество, скажем, слова,  но зато важно сохранение его «схемы», которая может видоизменяться, оставаясь самой собой, и может наполняться разным содержанием» (Леонтьев, 2007: 31). Мы полагаем, что речь должна идти не  только о слове, но о смысле как  структурно-смысловой модели.

Психолог и философ Ж. Пиаже тоже говорит о схемах, но действий: «Сенсомоторный интеллект уже  содержит некоторую логику – логику  действия, когда нет еще ни мышления, ни представления, ни языка» (Пиаже, 2001: 144) . Что же тогда уже есть? Не тот ли доконцептуальный опыт, о котором говорит Дж. Лакофф и который начинает приобретаться ребенком с первого момента рождения – просто потому, что основания для его приобретения заложены в человеческой природе?

Математик Р. Том первым  попытался  связать напрямую лингвистику и математическую топологию (Том, 1975). Эта попытка  не была воспринята ни лингвистами, ни математиками. Попытки перенести математическую топологию  в лингвистику и психолингвистику из математики, на наш взгляд, не могут увенчаться успехом по причинам, убедительно описанным А.Ф. Лосевым: «Основное зло заключается в том, что все эти физико-математические структуры суть явления одноплановые, незнаковые, некоммуникативные» и т.д. (Лосев, 2010: 32; выделено А.Ф. Лосевым). Напрашивается вывод, что лингвистике нужны многоплановые, знаковые, коммуникативные структуры. Мы их  видим в топике, понимаемой как система структурно-смысловых моделей порождения коммуникативного смысла.  Ведь язык  ничуть не менее сложен, гибок и универсален, чем математика.

Другим путем, не из математики, топология все-таки постепенно занимает свое законное место в филологических и лингвистических науках. Филологическая топология впервые появилась  на страницах журнала «Вопросы языкознания» в 1979 году в статье О.С. Ахмановой и Л.В.  Полубиченко. «Предмет её был определен как изучение филологического тождества/различия, инвариантности филологических объектов и методов её установления» (Полубиченко, 2017: 3). Филологическая топология сегодня – конструктивное направление, предлагающее единый (интегральный)  подход к решению целого ряда задач, общих для языкознания и литературоведения. Это «широкий, как сегодня бы сказали, лингвокультурологический подход, требующий рассмотрения фактов языка в контексте филологической традиции и – еще шире – культуры говорящего на нем народа» (Там же).  Однако сами авторы этого подхода, как и многие другие ученые-гуманитарии, полагают, что топология в гуманитарной сфере – это метафора и именно в таком, метафорическом, аспекте она используется и должна использоваться в гуманитарных науках. Более подробно см. в (Полубиченко, 2017: 3–29).

Мы утверждаем, что  язык топологичен по своей природе, и топология может стать основой изучения языка в естественной для него среде обитания – в коммуникации. Только это должна быть не математическая топология и не только метафорическая топология, которая правомерно и продуктивно охватывает всё новые филологические объекты, а языковая топология, топология не «вширь», а «вглубь», топология самого языка, функционирующего в коммуникации. 

Топы дают целостное представление о динамическом мире – так, как он отражается в сознании Человека, во всем его дискретно-континуумном многообразии, тогда как во всех предшествующих парадигмах гипостазировался какой-то один аспект языка. Исследователи стремились выделить однородные единицы оперирования миром (общения с миром): всё есть слова, все есть предложения, все есть сложные синтаксические целые, все есть тексты,  фреймы, скрипты, гештальты пр. Набор таких единиц, которые сегодня часто сводятся к концептам, с одной стороны, однороден, с другой стороны – бесконечен, т.е. бесконечно однообразен.

В разрозненном виде топы, как элементы отраженной в мышлении и языке картины мира, присутствуют не только в нашем обыденном мышлении и бытовом общении, но и в самых разных теориях самых разных наук. Например, гештальт-теория в психологии построена на соотношении частей и целого; разного рода телеологические теории – на целевых отношениях; теория фреймов основывается на действии и системе вопросов, построенной на той же топике, и т. д.

Однако в своей повседневной практике общения люди пользуются всей системой топов, начинают с неё (и посредством неё) осваивать мир и общаться. Привожу в пример одну бытовую ситуацию, высказывания четырехлетнего мальчика. Я наблюдала за ним в электричке. Мы проезжали мимо Московского моря. Мальчик смотрел в окно и… познавал мир:  «Мама, почему море шатается?». Мама говорит по телефону и не обращает внимания на вопрос сына, но мальчик упорно  его повторяет. Конечно, он неправильно говорит про море; море не шатается, оно волнуется, потому что дует ветер.  Вероятно мама, если бы услышала сына, так бы и исправила высказывание мальчика. Но мне,  филологу, интересна сама его ошибка. Что видит и понимает мальчик? Море совершает какие-то движения, действия. Он еще не вполне понимает, как надо назвать эти ДЕЙСТВИЯ, но он хочет знать их ПРИЧИНУ. Поскольку мама не обращает на него внимания, он продолжает общаться с миром: «Мы едем.  Деревья стоят. А море шатается…». Мальчик  осваивает этот мир посредством структурно-смысловых моделей-топов – СОПОСТАВЛЕНИЕ, ПРОТИВОПОСТАВЛЕНИЕ, ДЕЙСТВИЕ. Его этому никто не учил. Он естественным образом их использует, потому что это наш естественный, прирожденный, человеческий  способ познания  мира и общения с ним. А еще он говорит: «Москва к нам приближается…». Тут мама его услышала и поправила: «Это не Москва к нам приближается, а мы приближаемся к Москве». А разве мальчик не прав? Москва тоже к нам приближается! Потом он поймет, что приближается тот, кто движется; город, как и деревья, стоит на месте. Но как важно правильно объяснять эти гениальные  ошибки! Тогда нашей совершенно правомерной и необходимой нормативностью мы не отобьём у детей желание думать, т.е. сопоставлять, сравнивать, узнавать причины….  

Отличия топологической (интегральной, универсалистской, диалектической) лингвистики от других лингвистических парадигм и теорий: исследование в ней направлено  от «вершинных» языковых категорий-топов к  конкретным объектам; единицы-топы интегральны и применимы ко всему, что связано со смыслом; эти единицы исчислимы, что делает анализ более точным и научно обоснованным; топика – как система структурно-смысловых моделей порождения коммуникативного смысла – гармонизирует общение и естественным образом вписывается в языковую систему, в свою очередь,  функционально обусловленную коммуникацией.

Таким образом,  языковая топология может стать методологией объяснительной  топологической   лингвистики. Объектом исследования этой науки должна быть в первую очередь спонтанная коммуникация, взаимодействие в процессе коммуникации. Предметом исследования –  язык во взаимодействии всех составляющих общения в процессе порождения смыслов и единстве со всеми другими средствами порождения смысла.

Конфликты интересов: у авторов нет конфликта интересов для декларации.

Conflicts of Interest: the authors have no conflict of interest to declare.