Введение

    Вторая половина XVI в. представлена довольно хорошо развитой системой жанровых форм текстов, которые стали бурно развиваться благодаря изобретению книгопечатания, существовавшего уже более 100 лет в режиме постоянного расширения границ своего присутствия в культуре разных стран Европы. Появились авторство и массовый читатель, для которого чтение текстов стало престижным умением и необходимым занятием. Данный период истории культуры, общества и словесности все больше привлекает внимание исследователей разных гуманитарных дисциплин, поскольку он выделяется ярко выраженным переходным характером разнообразных исторических процессов, связанных с закатом эпохи Возрождения (позднего Средневековья) и движением к раннему Новому времени. Этот процесс сопровождался религиозными, социальными и идеологическими преобразованиями в обществе, которые приобретали публичный характер и находили свое выражение в текстовой деятельности нового поколения авторов, создававших тексты разной тематики и прагматики. Массовый характер литературы этого периода вовсе не означал резкого сближения с разговорным языком, хотя такое понимание развития письменной культуры в XVI в. заложено в обозначении Volkssprache «народный язык»; по сути, от читателей требовались компетенции более высокого уровня, чем владение повседневной речью. В русле формирования разнообразных языковых компетенций, актуальных для массового читателя, лежала текстовая деятельность таких авторов, как Й.Викрам, М.Линденер и Й.Фишарт.

    Основная часть

    Ранняя романная проза в оценке немецкой филологической школы

    Изучение немецких романных текстов XVI в., имеет множество ракурсов, что связано с теми или иными приоритетами немецкой филологической традиции в разные периоды ее развития. Так, существуют историко-культурные, лингвостилистические, литературоведческие версии и их поэтологические и риторические ответвления в изучении весьма короткой истории развития ранних романных текстов на немецком языке, относящихся ко второй половине XVI в., т.е. микропериода с 1555 (Аугсбургский религиозный мир) по 1618 гг. (начало 30-летней войны).

    Изучение развития немецкой словесной культуры второй половины XVI в. длительное время находилось под давлением традиции, сложившейся еще в конце XIX в. и сводившей описание письменной культуры этого периода к исключительно негативным оценкам, лишавшим ее какой-либо эстетической ценности ввиду преобладания рефлексов религиозного противостояния, которое не было преодолено несмотря на заключение Аугсбургского религиозного мира.

    В немецкой историографии данный период получил название «Лютеровская пауза», поскольку в это время, по мнению историков немецкой литературы, в немецкой словесности не возникло никакого сколько-нибудь эстетически значимого явления, сравнимого с текстовой деятельностью самого М.Лютера (1483-1546). Такая негативная оценка переходного микропериода не учитывает множества процессов, которые сопутствовали переосмыслению традиционных дискурсивных практик в постреформационный период развития идеологии, культуры, социальных отношений и находились под влиянием такого мощного социокультурного фактора, как книгопечатание, получившего именно в этот период массовое распространение в разных социальных средах (Бабенко, 2010) и определившего переход из устной медийности в печатную.

    Ранняя романная проза относилась к риторической сфере использования языка, то есть тексты такого рода по своим функциям представляли собой разновидность фикционального нарратива, а не институциональные формы немецкой письменности. Их прагматическое назначение определялось множеством историко-культурных факторов, которые формировали своеобразие нарратива этого типа, соединявшего в себе разные стилевые традиции того времени – канцелярии (деловая сфера), проповеди (религиозная сфера) и трактата (научно-познавательная сфера) (Schwitalla, 2000).

    Немецкоязычное филологическое знание терминологически разграничивает литературоведческие и лингвотекстовые аспекты изучения риторических жанров. Литературоведческий термин Gattung (‘жанр’), имеющий давнюю традицию использования, получил уточнение в результате появления в немецкой лингвистике текста термина Textsorte (русск. «жанр текста» или «жанр речи» в терминологии М.Бахтина), который стал основой развития такого направления, как лингвистическое жанроведение (Бабенко, 2018), с его интересом к типам текстов разной функциональной направленности как представителям дискурсивных практик, развивающихся в разных социальных средах под влиянием прагматических, культурных, идеологических, экономических и других стимулов внешней среды (Adamzik, 1995).

    Следует отметить, что понятие «литература» появилось в истории немецкой словесности довольно поздно. По этой причине понятие Textsorte представляется достаточно универсальным, чтобы использовать его по отношению к текстам разных эпох, прагматических профилей и эстетических качеств. Общее понятие художественной литературы как некоторой совокупности ее различных жанров и эстетических форм отсутствовало в сознании общества вплоть до раннего новонемецкого периода. Как это ни парадоксально, но даже в XVII столетии немецкому обществу понятие литературы еще было незнакомо. Проза и поэзия первоначально существовали в риторической теории и дискурсивной практике независимо друг от друга, тогда как объединяющее их понятие belles lettres появляется только во второй половине XVII в. (Семенюк, 2006: 37-38).

    В данной статье предпринимается попытка дать представление о немецких романных текстах второй половины XVI в. с опорой на историю немецкого языка как историю жанров текста (Steger, 1991), которая активно развивается в современной отечественной и зарубежной германистике и своей задачей ставит изучение текстов разных жанров в контексте общего развития письменной культуры как явлений коммуникативной деятельности и дискурсивных практик, свойственных языковому сообществу на определенном этапе его существования. Весьма продуктивным представляется рассмотрение романных текстов XVI в. в дискурсивном ракурсе, то есть как явлений нового, только начинавшего формироваться континуума оригинальных (немецкоязычных, а не переводных!) текстов в авторском, то есть не анонимном исполнении, предназначенных для широкой городской публики, овладевшей навыками чтения, и отличавшихся не религиозной направленностью содержания, а нарочитой приземленностью повествования и преобладанием описания быта и человеческих взаимоотношений. Изучение немецких романных текстов в рамках историко-лингвистического жанроведения, предполагающего учет прагматических аспектов текста, может дать объяснение многим явлениям в функционировании языка переходной эпохи, когда в текстовой деятельности происходило взаимодействие традиционного и новаторского, менялись содержание и назначение этой деятельности, а также ее формы (Wolf, 2000: 1). Сходные процессы проявляли себя и в развитии театральной культуры с ее движением к публичности и адаптации под нужды времени (Bloemendal, Eversmann, Strietman, 2012; Лурье, 2015).

    Факторы расширения дискурсивных практик в переходную эпоху.

    Если под дискурсом, вслед за М.Фуко (Foucault, 1973: 156), понимать множество высказываний, которые принадлежат одной системе формаций (т.е. тематически связанных текстовых образований), то для письменной культуры XVI в. характерным ее свойством оказывается стремительное развитие разного рода дискурсивных практик (то есть коммуникативно релевантных топосов, вокруг которых развивались дискурсы) в самых разных сферах жизни общества, сформировавшихся в процессе транзита из замкнутого на себе средневекового типа культуры в новую коммуникативную среду, которая развивалась в условиях публичности и массового потребления продуктов книжной культуры. К наиболее значимым в данный период относятся такие дискурсивные практики, которые имеют теологическую, полемическую, информирующую, медицинскую, астрологическую, научно-познавательную, утилитарно-прагматическую и прочую направленность. Анализ реестров печатной продукции показывает, что актуальные для рассматриваемого периода названия, под которыми издавались тексты, отличались довольно высокой степенью специализации и достаточно точно обозначали жанр, форму и тематику текста (Hertel, 2000).

    Дискурсы второй половины XVI в. отражали сложный характер социальных и культурных процессов, которые находили преломление в текстах разных жанров. Среди них романная литература занимает особое место как площадка для выравнивания жанрово-стилистической и грамматической формы письменного языка, для освоения возможностей и ресурсов самого немецкого языка в рамках оригинальной романной прозы, которая во многом носила не только традиционный, но и поисковый, а также экспериментальный характер.

    Романная проза возникла в условиях существования весьма депрессивных явлений в жизни социума, связанных с масштабной неопределенностью и противоречивостью развития во всех сферах – институциональной, религиозной, политической, идеологической, экономической, социальной (Babb, 1965; Lederer, 1995). Исследователи этого периода все чаще обращают внимание на факты депрессивного состояния общественного сознания, наличие крайне тревожных, катастрофических ожиданий в ближайшем будущем. Тому в последние годы собрано достаточно много документальных свидетельств и дискурсов на эту тематику (Rieche, 2007). Топос преодоления меланхолии вошел во второй половине XVI в. в моду и просуществовал до начала XVII в.; он мотивировал появление обширной книжной продукции развлекательного толка, которая предназначалась для разных социальных групп читателей и сопровождалась в предисловиях и титульных комплексах заверениями авторов и издателей о безусловной пользе текстов для преодоления душевных недугов.

    Яркую и вполне очевидную параллель к словесным формам дискурса демонстрируют известные образцы изобразительного искусства того времени, например, картина под названием «Меланхолия» 1558» немецкого художника Маттиаса Герунга детально и красочно передает представление о кризисных, меланхолических состояниях социума XVI в. (Rieche, 2007:113).

    Словесная культура XVI в., оказавшаяся под сильным влиянием кризисных факторов, развивалась в русле популяризации развлекательного дискурса. Данная тенденция проявляла себя по-разному, в том числе как уход от реальности в мир гротеска, пародии и комического, как нагромождение персонажей, деталей, стилистических приемов и т.д. для достижения эффекта присутствия иной реальности, противопоставленной обыденному поведению человека в обстоятельствах, вызывающих страх, неуверенность и беспокойство.

    Наиболее полное представление о ранней немецкой романной литературе, ее эстетических и стилистических качествах дают произведения трех авторов – Й. Викрама (ок. 1505-1562), М. Линденера (1520-1562) и Й. Фишарта (ок.1547-1591). Данный состав авторов и комбинация литературных форм являются довольно уникальными в контексте позднего Средневековья и воплощают поиск новой эстетики, новой словесной формы, способной преодолеть сложившуюся традицию теологического и профанно-апокалиптического дискурсов, в том числе путем создания новых нарративных моделей текста и использования разнообразных приемов их языковой стилизации, обусловленных социокультурным назначением текста в дискурсивном пространстве эпохи, предшествовавшей становлению идеи о языковом единстве немецкой нации.

    Формирование романной литературы на немецком языке тесно связано с проблемами авторства и адресности в условиях распространения книгопечатания (Олейник, 2006). Авторское начало проявляется еще довольно слабо, хотя имя автора называется публично; сильным оказывается воздействие на публику издателей и продавцов книг, которые побуждали публику к овладению чтением как в высшей степени престижным, социально значимым умением. При этом следует учитывать то обстоятельство, что некоторые авторы не без оснований претендовали на выражение в своих текстах яркой индивидуальности, что отражало характерное для позднего Средневековья стремление к преодолению анонимности в сфере письменности и к подчеркиванию авторства как проявления самобытности. Однако такого рода мотивация подчинялась сложившейся жанрово-стилистической традиции, для которой было характерно повествование в форме отдельных историй о событиях, ситуациях, происшествиях и т.д. Немецкое обозначение Geschichte (‘история’), часто используемое в титульной части романов, выступает синонимом понятия Schwank (‘шванк’) как обозначения особого жанра немецкой литературы, представленной в XVI в. множеством собраний коротких «повестушек», описывающих жизненный опыт героев разных социальных слоев. Это обстоятельство определяло и характер адресности собраний текстов с поучительными историями довольно универсального содержания. Вместе с тем в этот период начинает себя проявлять и адресованность другого рода − обращенность текстов к узкой социальной прослойке читателей, способной оценить словесные эксперименты авторов романов.

    Названные выше авторы являются яркими представителями ранней немецкой романной литературы: Йорк Викрам отвечал запросам благочестивого бюргерства, Михаэль Линденер смело экспериментировал с ресурсами немецкого языка, Йоганн Фишарт осуществлял переложения на немецкую почву с французского произведений Ф.Рабле. Для каждого из этих авторов можно выделить специфические контактные связи с культурными феноменами эпохи:

    Йорг Викрам (Jörk Wickram) – автор многочисленных сборников шванков и целого ряда романных текстов – создавал тексты с отчетливо назидательной тематикой. Его «романный опыт» отчетливо доказывает, что немецкий язык благодаря его использованию в крупных текстовых формах постепенно приобретал новые стилистические качества. Для Викрама характерна органическая связь с национальной немецкой культурой эпохи Возрождения, развивавшей массовые формы печатной продукции для широкого потребителя. Его текстовая деятельность была направлена на сохранение тесных контактов внутри самой немецкой культуры.

    Михаэль Линденер (Michael Lindener) как автор лишь одного романа на немецком языке отличается от двух других «романистов» своими контактами с дискурсами разнообразных сфер - медициной, астрологией, теологией. Его «шванкообразный роман» представляет собой опыт конструирования поэтического мира, в котором доминирует нарочито грубое комическое начало, инициируемое множеством различных поводов. Здесь имеет место особая форма индивидуализации языковой практики, которая заключается в использовании подчеркнуто разрушительной словесной образности. Таким способом автор стремился преодолеть статичный характер прозаических текстов своего времени и сделать языковую форму более выразительной и «театрально-драматичной» для усиления контакта с читателем и вовлечения его в сферу развлекательного дискурса с помощью новых стилистических приемов. Язык романа отличается провокативным характером использования лексики, которая оказывает влияние на синтаксическую организацию текста.

    Йоганн Фишарт (Johann Fischart) связан с другим направлением развития немецкой романной литературы XVI в., которое возникло в результате контактирования с литературным образцом французской культуры в лице Ф. Рабле и его романом «Гаргантюа и Пантагрюэль». В исследованиях на эту тему отмечалось, что роман Фишарта на немецком языке не является прямым переводом с французского оригинала, а представляет собой довольно вольное переложение содержания и перенесение его смеховой основы на почву немецкого языка и культуры. Автор немецкой версии текста француза Ф. Рабле демонстрирует возможности и ресурсы немецкого языка в словообразовании и стилистическом использовании языковых средств, которые ранее не находили столь яркого выражения в немецкой письменности.

    О шванковой природе ранней немецкой романной литературы.

    Многочисленные сборники шванков XVI в. представляли собой тексты малых форм, предназначенные для массового читателя (Мелетинский, 1988). Их прототипической функцией было развлечение читающей публики, что особенно отчетливо проявилось уже в собрании веселых историй о Тиль Уленшпигеле (1515), ставшем первым оригинальным произведением развлекательного назначения, выполненном на немецком языке.

    Поскольку во второй половине XVI в. появилось множество текстов, в которых транслировались разного рода коллективные страхи, ожидание катастрофических событий (связанных, например, с появлением кометы 1557 г), то велика была потребность и в текстах иного характера, которые должны были отвлечь читателя от мрачного восприятия действительности. Ключевыми словами пространных заголовочных комплексов и предисловий в шванковых сборниках XVI в., которые усиленно тиражировались, в том числе и по чисто коммерческим соображениям, были Kurzweil ‘развлечение’, ‘увеселение’ (Бабенко, 2008) , Nutzen ‘полезность’ и Wahrheit ‘подлинность’, ‘правдивость’.

    Шванкообразный нарратив, то есть повествование, состоящее из самостоятельных историй с разными, «несквозными» по всему тексту персонажами, преобразуется в романах в повествование с набором постоянных героев, вокруг которых происходит действие, по целому ряду признаков сходных с шванковыми историями. Титулы, отделяющие одну историю от другой, также указывают на связь романных текстов с шванковой прозой: для обоих типов текста существенной чертой является нарративный характер называния глав как ориентиров для читателей в их ожиданиях относительно направления и динамики развертывания повествования.

    Функции романных текстов, формулируемые в пространных названиях самим автором, не поддаются строгому выделению:, Например, текст создавался только для радостных ощущений в темные времена (… einfröhlichGemützumacheninschwerenZeiten); для создания терапевтического эффекта, помогающего ослабить грусть, болезнь, злобу и зависть (…goederrecreatien …dassTrawrigkeit/Krankheit/ hasszvndneid/wirdtgemildert); или для предостережения от страшных и отвратительных действий (…zumschrecklichenBeispiel/ abscheulichenExempelundtreuhertzigerWarnung ) (цит. по: ( Schwarz, 2000: 158) .

    Шванковые истории и романные тексты совпадают по целому ряду языковых признаков. Среди синтаксических признаков доминируют такие, как высокая частотность темпоральных предложений и наречий с темпоральной семантикой в начальной позиции; предложения с verbum dicendi и прямой речью в конечной позиции, линейное развертывание паратаксиса в составе цельного предложения – для поддержания хронологической линии повествования, что в романной прозе имеет особое значение как гарантия подлинности и достоверности описываемых событий. Лексические признаки и шванковой, и романной прозы связаны с отбором наречий с темпоральной семантикой и с использованием глаголов говорения, которые обеспечивали членение текста на сегменты и подчеркивали его разговорную тональность.

    Опыты создания романных текстов

    VongutenundbösenNachbarn («О добрых и злых соседях») 1556 г. Й. Викрама.

    Городской писарь, современник М. Лютера, Й. Викрам считается «отцом немецкого романа» (Scherer, 1877: 35). Он «двигался» к крупным романным формам через создание образцов назидательного повествования о жизни добродетельных бюргеров. Роман «О добрых и злых соседях» посвящен описанию взаимоотношений представителей бюргерского сословия в их обыденной, повседневной жизни. Примечательно само название романа: оно выражает значимую в XVI в. идею противопоставления добра и зла, добродетелей и пороков, которая получила дискурсивное развитие в публичной сфере, в том числе и благодаря тексту романа Викрама, который демонстрирует образец поведения добродетельных бюргеров в условиях чрезвычайно агрессивной окружающей среды. Повествование, состоящее из 50 глав, разворачивается как цепь событий, связанных с названными этическими понятиями.

    Шванковая стилистика сохраняется прежде всего в пространных названиях глав, которые представляют собой краткое изложение содержания, своего рода вводки, и фиксируют внимание на наиболее значимых моментах повествования в их последовательности. Этот прием получил в романе Викрама завершенную синтаксическую форму на уровне как простого, так и зависимого предложений; она соответствовала общей тенденции построения предложения и места финитного глагола в каждом типе высказывания:

    Wie zwen reicher kauffherren eines handels und gewerbs zûsamen auff einem schiff kumen, fründtschafft und geselschafft zûsammen sûchen, der ein fast kranck ward, der ander sein gar trewlichen pflegen was und, als sie gehn Lisabona kumen, zû ihm in sein haus nam (W: 137).

    Что касается содержания глав, то они отражают заявленную в вводке сюжетную основу, главы соразмерны друг другу на всем протяжении текста, включают прямую речь и многочисленные комментирующие авторские фрагменты, выделенные графически для поддержания контакта с читателем. В романе Викрама представлена модель такого использования языка, которая была ориентирована на читателя, заинтересованного в получении информации в доступной, упорядоченной языковой форме. Обращает на себя внимание умеренное использование гипотаксиса в сочетании с немногочленным паратаксисом, что обеспечивало обозримость синтаксической структуры текста и его членимость на фрагменты с паратаксическим или гипотаксическим оформлением позиции финитного глагола:

    Als sie nuͦn alle amen gesprochen hand/ haben sie die speis mit züchten genossen/ Da ist yederman zimlich froͤlich gewesen/ allein Robertus der hatt einen seufftzen über den anderen gelassen/ und sich gantz trawrig erzeiget/ das dann die andren seine lieben nachbaurn und freundt auch trostmuͤtig gemacht hat. Der gelert man/ so hart neben Roberto gesessen gewesen ist/ hatt in mit gar sanfftmuͤtigen worten angeredt/ " Lieber herr Roberte / was bekümmert euch so schwerlichen/ das ir so gar nit guͦter dingen sein woͤllen? " (W: 130).

    Специфическое для немецкого языка явление порядка слов в рамках предложения получило в романной прозе Викрама свое четкое закрепление, что соответствовало общей тенденции в развитии письменного языка, но реализовалось в XVI в. весьма непоследовательно. Использование унифицированных схем порядка слов сочеталось в прозе Викрама с стилистической гомогенностью романного текста, что отвечало задачам опрощения немецкого письменного языка как языка тривиальной массовой литературы.

    Katzipori («Каципори») 1558 г. М. Линденера.

    М. Линденер и его проза изучены по сравнению с текстами Викрама и Фишарта наименее полно, поскольку его творчество стоит несколько особняком и с трудом вписывается в литературный процесс, но для историков языка этот автор представляет большой интерес как экспериментатор в области языковой игры и гротескного использования языковых средств для создания комического эффекта, не имевшего себе равных в традиционной немецкоязычной культуре. Основания для выделения творчества Линденера в особую категорию немецкой словесности XVI в. исследователи усматривают в том, что его тексты были не только специфическим отражением дискурсивной практики в условиях повсеместно кризисной ситуации, сопряженной с состоянием меланхолии как социальным явлением и результатом эпохи «тяжелых испытаний», но и опытом оригинального риторического конструирования терапевтического назначения, то есть для сугубо медицинского воздействия на потребителя этих текстов путем создания особой словесной текстовой материи. Свой терапевтический посыл Линденер формулировал открыто, а не намеком, вскользь, как Викрам.

    Языковое мастерство Линденера признается всеми исследователями его творчества, отмечается его исключительно виртуозное владение ресурсами немецкого языка и их мастерское использование в риторических конструкциях, насыщенных множеством словесных изобретений, которые создают эффект самостоятельного существования языковой формы текста, «обволакивающей» его нередко крайне непристойное содержание. Наиболее типичными приемами словесной игры в текстах Линденера выступают новообразования, длинные ряды слов одной частеречной принадлежности, смешение элементов из разных языков в одной конструкции или в развернутом высказывании, звуковая обработка слов.

    Показательно для поэтики Линденера название его произведения: Katzipori («Каципори»). Оно не поддается расшифровке не только на платформах современного немецкого языка, но и в дискурсах XVI в. исследователи не находят для него приемлемого толкования (Rieche, 2007: 292-293). Название титульного листа книги также служит подтверждением загадочности, двусмысленности и неожиданности предлагаемого читателю текста: DerersteTheylKATZIPORI. Darinn neweMugken / seltsame Grillen / unerhörte Tauben / visirliche Zotten verfaßt und begriffen seind: Durch einen leyden guten Companen / allen guten Schluckern / zu gefallen zusammengetragen (L:Titelseite). Порывая с традицией создания титульных страниц, которые содержали указание на жанр текста (historia, fabula, schwenckи др.) и вводя синонимический ряд произвольно выбранных слов из мира пернатых (mugken, grillen, tauben, zotten), Линденер направляет внимание читателя на иную дискурсивную модель словесно-образного воплощения содержания своего текста, максимально удаленную от стандартных образцов того времени.

    Характерной особенностью авторского “Я” Линденера является то, что содержательно его «шванковые» тексты по большей части оригинальны, то есть не имеют литературных параллелей и не воспроизводят предыдущий опыт шванковой культуры, что было характерно для большинства авторов малоформатных текстов, которые чаще всего являлись простой компиляцией уже существовавших сюжетов. У Линденера языковые эффекты и конструктивные изобретения доминируют над комическим изображением персонажей и их поступков (в сюжетной канве повествования dictum стоит над factum). Показательно также то, что Линденер отдает предпочтение письменной форме языка с закономерностями его употребления, а не устной разновидности, которая явно могла бы войти в противоречие с его языковым экспериментированием (Rieche, 2007: 70-71).

    Что касается жанра рассматриваемого текста Линденера, то это скорее квази-роман, который является таковым несмотря на повествование в шванковой манере. Шванки при этом образуют единое целое не столько благодаря количеству сюжетов (127 глав), сколько благодаря уникальным качественным характеристикам их языковой формы, которая выступает объединяющим началом всего шванкового «романа».

    Языковая игра в текстах Линденера принимает разные формы: синонимизация, нанизывание слов для создания многословных комплексов, изобретение новых, не обладающих смыслом слов, нередко с использованием звуковой символики для достижения ритмико-мелодического эффекта в рамках письменной формы текста. Эти приемы могут выступать самостоятельно или в комбинации друг с другом, как, например, в пассаже, повествующем о незадачливом крестьянине, который на свой манер старается объяснить портному, какие брюки он хотел бы иметь к свадьбе, и делает это непонятным для портного образом, употребляя бессмысленные, но эффектно звучащие слова: Fritzmitdemfingeraufdasläderunddeütet: Hinumbwider / undsagt / aufundnyder / hinunndwider / kritzelkretzel / schützelschmetzel/ Sowillicheshaben(L: Kapitel 4).

    Риторической максимой для Линденера является представление о том, что экстремально неожиданная языковая фактура текста могут оказывать аффективное воздействие на человека и проявлять целительную силу как средство против уныния и меланхолии.

    Geschichtklitterung («Незатейливые истории») 1575-1590 гг. Й. Фишарта

    Формально переводной, но по сути чрезвычайно оригинальный многотомный роман Фишарта с экзотическим и экстерриториальным сюжетом воспроизводит экспериментальное языковое моделирование текста по образцу шванкового романа Линденера «Каципори» (Dieckow, 1996). «Немецкая модель» французского романа оказалась самостоятельным и мало зависимым от оригинала текстом.

    В предисловии к роману Фишарт говорит о том, что он сделал перевод на немецкий язык überschrecklichlustig ‘жутко смешным и веселым’ и […habe …] ineinenTeutschenModellvergossen ‘облек его в немецкую форму’. Фишарт, упоминая, что Рабле был врачом, приводит пространное обоснование в пользу того, что врач для излечения больного должен применять не только лекарства, но находить нужные слова, чтобы развеселить его; врач должен nitalleinedenbösenlufftundgeruchmindereinlassen , sonderauchbossierlicherzuseyn : derwirdeinKranckenmutigerundgeströstermachen, alß einlangweiligerLangschraubigerStirnruntzelterFantast (F: 16).

    Роману предпослано стихотворение, в котором Фишарт обращается к читателю и называет свое произведение лекарством для душевного спокойствия (Gemütsarzney) и, как Линденер, ссылается на авторитет врача. Фишарт говорит о печали (kommer) и тяжелых мыслях (schwäregedanken) как о недуге, который мучает человека и может довести его до смерти – dasGemütfrischhalten, sowirdderLeibselbnaherwalten.

    Текст романа Фишарта соединяется с медицинским дискурсом, который нацеливает читателя на излечение от меланхолии через чтение развлекательной литературы для переключении с мрачной, тоскливой и унылой повседневности на шутливо-комическое восприятие жизни. Потребность в этом у массовой публики была велика, и авторы, создавая свои тексты, стремились максимально выразительно, в гротескных формах воздействовать на читателя через привлечение внимания к языковому воплощению сюжетов. Для Фишарта эта тактика в той же степени типична, как и для Линденера.

    Комическое, «смеховое» начало романа Фишарта обнаруживается уже на титульной странице:Affentheuerlich Naupengeheurliche Geschichtklitterung Von Thaten und Rhaten der vor kurtzen langen unnd je weilen Vollwolbeschreiten Helden und Herren Grandgosschier Gorgellantua und deß Eiteldurstlichen Druchdurslechtigen Fülrsten Pantagruel von Durstwelten, Königen in Utopien, Jederwelt Nullatenenten und Nienenreich- Soldan der neuen Kannarien_ Fäumlappen Dipsoder, Dürstling, und OudissenInseln: auch Großfürsten im Finsterstall und Nu bel NibelNebelland, Erbvögt auff Nichilburg, und Niderherren zu Nullibingen, Nullenstein und Niergendheym. Etwan von V- Frantz Rabeleis Frantzösisch entworfen: Nun aber überschrecklich lustig in einen Teutschen Model vergossen, und ungefärlich oben hin, wie man den Grindigen laußt, in unser MutterLallen über oder drunder gesetzt: Auch zu diesen Truck wider auff den Ampoß gebracht, und dermassen mit Pantadurstigen Mythologien oder Geheimnus deutungen verposselt, verschmidt und verdängelt daß nicht ohn das Eisen Nisi dran mangelt (F: Titelseite).

    Авторский, индивидуальный стиль проявляется в языковой практике Фишарта с особой силой на таких уровнях языка, как лексика, словообразование, синтаксис. Чрезвычайно широко в тексте романа представлены синонимические ряды и многочленные однородные структуры в стиле geblümte Rede (‘цветистая, пышная речь’) гуманистов, но в ином прагматическом ключе: скопление слов одной частеречной принадлежности, близких по значению и по словообразовательным признакам создают комический эффект непрерывности языковой формы. Таков, например, синонимический ряд для единичного у Рабле употребления глагола dancer, состоящий в романе Фишарта из 31 слова и создающий впечатление танцевального ритма: …dadantzten, schupfften, hupfften, lumpfften, sprungen, sungen, hunken, reyten, schreieten, schwangen, rangen, ploechelten: fußkloepffeten: gumpeten: plumpeten: rammelten: Hammelten, voltirten, Branlirten, gambadirten, Cingpassirten, Capricollirten, gauckelten, redletenbuortzleten, balleten, jauchtzeten, gigateten, armglocketen, hendruderten, armlaufeten, warmschnaufeten…

    Комическое назначение имеет в романе Фишарта и конструирование слов-гигантов, типа: schalksnarrenkurtzweil, heiligschriftenerklaerer, fronfastengeltsammler и т.п. примечательной особенностью романа является также то, что его текст изобилует лексическими построениями, сатирически вычурными смысловыми ассоциациями, вследствие чего содержательная структура ряда образований и целых фрагментов текста не поддается полной расшифровке и толкованию с позиций современной языковой компетенции, будучи глобальной метафорой абсурдности картины мира, свойственной общественному сознанию раннего Нового времени.

    Заключение

    В рамках общего историко-культурного контекста и с точки зрения особенностей социальных процессов второй половины XVI в. тексты романов Викрама, Линденера и Фишарта оказываются весьма разнородными опытами создания оригинальных фикциональных текстов рекреационного назначения для широкой публики; ранние романы остались в истории немецкой словесной культуры единичными продуктами авторского творчества, которые не получили продолжения в последующем развитии литературно-письменной и языковой традиции, но определенным образом способствовали довольно решительному переходу от следования шаблонам развлекательного дискурса к формированию внеидеологической эстетики, культивированию самоценности языковых средств и созданию в обществе новой среды для текстовой деятельности на национальном языке, способном преодолевать господство латинской традиции в письменности.