Введение

С того момента, как была предложена ассоциативная модель памяти (подробнее см.: [6]), для исследований, имеющих лингвокогнитивную направленность, обращение к материалам ассоциативных экспериментов приобрело особую актуальность и сохраняет ее по сей день. При этом «в настоящее время возрос интерес к изучению динамики языкового сознания на материале сопоставительного анализа ассоциативных полей, разных по времени фиксации» [1, с. 15].

Проведенные нами подобные сопоставительные исследования, основанные на материалах «Русского ассоциативного словаря» и результатах авторского ассоциативного эксперимента, показали высокую продуктивность подобного подхода при изучении динамики концептов на переломе эпох. Данные для «Русского ассоциативного словаря» собирались в ходе массового эксперимента 1988-90 гг., и все опрошенные респонденты (студенты в возрасте 17-25 лет) родились и формировались как личности в СССР [2]. Авторский эксперимент проводился с 2013 г. над аналогичной возрастной группой, следовательно, ее представители росли уже после распада Союза в условиях иной социально-политической ситуации. Подобный мировоззренческий разрыв не мог не отразиться на особенностях наполнения и структурирования ассоциативных полей, что позволило выявить ряд интересных тенденций (см., напр.: [10; 12]), в том числе относящихся к динамике стереотипных представлений о безопасности [9].

Цель работы

В настоящем исследовании предпринята попытка проследить особенности стереотипного восприятия угроз безопасности молодежью советского и современного периодов истории, а также выявить основные тенденции в его динамике на упомянутом историческом отрезке на материале ассоциаций на слова-стимулы «опасность», «риск», «угроза».

Материалы и методы исследования

Для выявления состояния ассоциативных полей на начальном этапе рассматриваемого исторического периода (1988-90 гг. – далее Т₀) нами привлекались данные «Русского ассоциативного словаря» [5]. Авторский эксперимент проводился по аналогичной процедуре (испытуемым предлагалось за 10 мин. заполнить анкету с 100 стимулов [2]; см. тж.: [7, с. 156-157]) в 2015 г. (далее Т₁) и охватывал 100 респондентов. Собранный ассоциативный материал подвергался семантической кластеризации (см., напр.: [4, с. 76; 8, с. 19-22]). На его основе также моделировался фрагмент ассоциативной сети (см., напр.: [7, с. 154-155]).

Результаты исследования и их обсуждение

Анализ прямых и обратных ассоциаций позволил выстроить две модели, описывающие состояние ассоциативной сети «вокруг» узла «опасность» по состоянию на Т₀ и Т₁.

По состоянию на Т₀ «опасность» выступает центральным, но не системообразующим узлом рассматриваемого фрагмента ассоциативной сети. На Т₁ плотность связей данного узла существенно возрастает, и он тесно сближается в семантическом пространстве (см.: [12; 4, с. 79-88]) с узлом «риск» (перекрестные ассоциации являются наиболее частотными).

Любопытна тенденция в динамике топовых реакций на стимулы «опасность» и «риск». Если у Т₀-респондентов риск принимается (и даже имплицитно одобряется), то у Т₁-респондентов он только оправдывается. Для Т₀-респондентов свойственно позитивное видение развития угрожающей ситуации в целом: для них опасность миновала (тогда как в ответах Т₁-респондентов частотность соответствующей реакции падает до минимума).

Узлы «взрыв» и «теракт» по состоянию на Т₁ образуют бинарный кластер (внутренняя связанность которого усиливается за счет увеличения релевантности ассоциативной связи с бомбой, что полностью коррелирует с объективно наблюдаемыми криминогенными и социально-психологическими тенденциями в российском обществе [3, с. 3-4]). При этом они существенно сближаются в семантическом пространстве с рассматриваемым фрагментом сети (взрыв не расценивался Т₀-респондентами как опасность, несмотря на его устойчивое ассоциирование с применением ядерного оружия).

Узел «смерть» также приближается в семантическом пространстве к рассматриваемому фрагменту ассоциативной сети, при этом четко прослеживается усиление восприятия смерти как пугающего фактора. Также наблюдается усиление системной значимости «страха» как периферийного (относительно «опасности») узла. Отметим, что сближение на конечном этапе рассматриваемого фрагмента с узлами, соответствующими «экзистенциальным» концептам («страх», «смерть») [10] обусловливается, преимущественно, формированием бинарного кластера «взрыв ↔ теракт».

Проведенный семантический анализ всех приведенных ассоциаций на слово-стимул «опасность» позволил выявить 14 кластеров:

опасность… 1) внезапная, 2) существенная, 3) имеет потенциальный характер, 4) для жизни, здоровья, 5) предполагает защиту от нее, 6) предполагает предупреждение о ней, 7) это ее каузатор, 8) повсюду, 9) рядом, 10) имеет иную пространственную или ситуационную локализацию, 11) миновала, 12) надвигается, 13) это страх (или его отсутствие), 14) это иное чувство, психофизиологическое состояние, его проявление.

В ответах Т₀-респондентов отсутствуют репрезентанты кластера № 14, а у Т₁-респондентов – №№ 1 и 13.

В языковом сознании Т₀-респондентов «опасность» главным образом воспринималась сквозь призму движения, как близкая, существенная, предполагающая наличие каких-либо символов, предупреждающих о ней. Для Т₁-респондентов «опасность» во многом сводится к ее каузаторам, она стереотипно воспринимается как риск, угроза, страх, однако предполагает и наличие защиты от нее.

Признак потенциальности опасности из нерелевантного для языкового сознания Т₀-респондентов переходит в число ядерных для их современных сверстников. Более того актуализируется признак иллюзорности, надуманного характера опасности.

Отметим здесь, что наблюдаемая тенденция быстрого роста релевантности признаков наличия каузатора опасности (в том числе оружия) и защиты от нее (главным образом за счет артефактных средств) во многом коррелирует с динамикой аналогичных признаков «безопасности» [9].

Практически полностью деактуализируются кластеры, образованные глагольными (репрезентирующими высокорелевантные для Т₀-респондентов признаки движения опасности в ситуационном пространстве) и адъективальными (репрезентирующие оценочные признаки опасности качественного характера) реакциями. Последнее свидетельствует о явном снижении яркости, интенсивности восприятия опасности у Т₁-респондентов по сравнению с их советскими сверстниками.

При этом в ответах Т₁-респондентов прослеживается некоторое нарастание понимания опасности как каузатора эмоциональных состояний, в том числе и страха (любопытно, что Т₀-респонденты могли ее и не бояться).

Отмечается суммарное снижение релевантности кластеров локализации опасности. Практически деактуализируется высокорелевантный на Т₀ признак близости опасности, что свидетельствует о явном ослаблении тревожного ожидания у Т₁-респондентов, причем эта тенденция не может быть компенсирована приростом кластера «опасность повсюду». Последнее, в сочетании с некоторым снижением частотности конкретной пространственно-ситуационной привязки опасности, позволяет говорить о том, что к Т₁ восприятие опасности деконкретизируется, становится более абстрактным, размытым.

В структуре ассоциативного поля слова-стимула «риск» выявлено 9 кластеров, присутствующих в нем как на Т₀, так и на Т₁:

риск… 1) одобряется, 2) оправдан (или нет), 3) оценивается по степени (велик или нет), 4) это опасность, 5) это времяпрепровождение, связанное с азартом (экстремальные виды спорта, скачки, игры), 6) это успех, шанс (или неудача), 7) это страх (или смелость), 8) для жизни, здоровья, 9) связан с поведением, принятием решений.

Т₀-респонденты стереотипно воспринимают риск как «благородное дело», кроме этого они склонны оценивать его по величине (главным образом как большой) и соотносят его с опасностью. Для Т₁-респондентов «риск» сводится, преимущественно, к опасности (в том числе для жизни) с одной стороны и к идее азарта, удачи – с другой. Кроме того, с их точки зрения риск вполне оправдан (но не более того).

На Т₁ риск практически полностью перестает восприниматься как «благородное дело» (более того, из ответов полностью исчезают предикаты положительной оценки), однако признак его оправданности несколько увеличивает свою релевантность, смещаясь в сторону ядерных (при этом степень оправданности риска также возрастает, поскольку его оценка как неоправданного, достаточно частотная среди ответов Т₀-респондентов, деактуализируется).

В их число начинают входить отождествление риска с опасностью и с азартным времяпрепровождением; соответствующие кластеры демонстрируют относительно высокие темпы прироста.

Усиление темы азарта в восприятии риска просматривается и в росте релевантности его связи с условием успеха, удачи (актуальность поговорки «кто не рискует, тот не пьет шампанского» сохраняется и для современных респондентов). Вероятность неудачи для обеих групп респондентов примерно одинакова и невелика.

Любопытно, что снижение релевантности кластера «страх (или смелость)» происходит за счет полной деактуализации второй компоненты. А снижение релевантности оценки риска по величине происходит, главным образом, за счет репрезентантов ее низких показателей.

Анализ ассоциативного материала, собранного на слово-стимул «угроза» выявил 14 кластеров:

угроза… 1) это опасность, 2) это война, враг, оружие, 3) это преступление, противоправное поведение, 4) это страх, 5) это другие психофизиологические состояния, 6) это гроза, 7) это тяжелое жизненное испытание, 8) жизни, здоровью, 9) нападения, 10) коллективная или персональная, 11) существенная, 12) локализована в пространстве, 13) предполагает защиту от нее, 14) ее можно избежать.

Кластеры №№ 7 и 14 не представлены в ответах Т₀-респондентов.

С точки зрения Т₀-респондентов стереотипная «угроза» имеет объект (главным образом жизнь, мир, общество), криминогенную или милитаристическую природу, сводится к опасности, вызывает страх. Стереотипное представление Т₁-респондентов об угрозе несколько упрощается: она также имеет свой объект (главным образом жизнь) и сводится к опасности (прочие кластеры демонстрируют невысокую релевантность).

«Угроза» начинает приобретать не столько социальный, сколько витальный («угроза жизни») характер. Об это свидетельствует, с одной стороны, рост релевантности соответствующего признака, с другой – падение релевантности признаков криминогенной природы угрозы и ее направленности на социальный мир.

На Т₁ актуализируется понимание угрозы как беды.

В ответах Т₁-респондентов практически деактуализируется признак интенсивности угрозы. Кроме этого в их ответах практически полностью деактуализируется связь угрозы со страхом (и ослабляется – с прочими психофизиологическими состояниями).

Спецификой ответов Т₁-респондентов является актуализация понимания того, что угрозы можно избежать, и от нее есть защита.

Заключение

Проведенное исследование показало, что при существенном сходстве стереотипных представлений советской и современной молодежи об угрозах безопасности (что свидетельствует об устойчивости соответствующих концептов) они демонстрируют и явные отличия, говорящие о структурно-содержательных и функциональных изменениях в картине мира, произошедших за рассматриваемый исторический период.

Был выявлен ряд тенденций в динамике исследуемых представлений.

Так, в случае с «опасностью» показано, что к Т₁ она приобретает потенциальный характер, сводится к ее каузаторам, отдаляется от личного пространства респондентов, перестает восприниматься сквозь метафору движения.

В стереотипном восприятии «риска» формируются две противоположные тенденции: с одной стороны, «риск – это нехорошо» (риск – это опасность, угроза здоровью, он престает одобряться), с другой – «риск – это неплохо» (риск – это шанс на удачу, азарт, экстрим, он оправдан).

«Угроза» (также как и «опасность») деконкретизируется, деперсонализируется, принимает более абстрактный, обобщенный характер, существенно теряет в эмоциональности ее восприятия.

Отметим, что тенденция к практически полной элиминации глагольных реакций в ответах современных респондентов отмечалась нами ранее при анализе других ассоциативных полей (главным образом, имен концептов, входящих в «периметр безопасности» [11]).

Если фрагмент ассоциативной сети с фокусом в узле «опасность» по состоянию на Т₀ демонстрирует невысокую степень системной связанности, то в Т₁ он характеризуется большей плотностью и интеграцией: в том же участке семантического пространства оказывается большее количество узлов, связи между ними становятся более многочисленными и устойчивыми, возрастает число высокорелевантных перекрестных ассоциаций. Вместо слабосвязанной сети (Т₀) на Т₁ наблюдается взаимодействие (в т.ч. опосредованное через узел «страх») двух триад: «риск ↔ опасность ↔ угроза» и «взрыв ↔ теракт → смерть».

Помимо этого, как следует из анализа рассматриваемого фрагмента ассоциативной сети, восприятие Т₀-респондентами опасности отличалось несколько меньшей степенью тревожности по сравнению с их современными сверстниками.